![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Совсем рядом,4
(кротко) С влюбленной больной подругой есть шансы двинуться и у меня. У пациентки утрата чувства юмора, звонит она с летописью бед по ночам. Поэтому продолжаем.Вернее,заканчиваем.
* * *
На шашлыки мы поехали в какие-то летние праздники. Есть тут у нас водохранилище с полудиким пляжем, зарослями кустарников и отличным, запущенным полупарком-полулесом. Наш шеф места знал и мы смогли неплохо пристроиться: в нашем распоряжении имелись и песчаный пляж, и лежбище в тени деревьев, и мангал в полутени, словом, все тридцать три удовольствия.
(Почему все эти потаенные разговоры слышу именно я? Это даже начинает раздражать. Но отменить это невозможно, как невозможно отменить меня с моими очками, сутулостью и склонностью прятаться ото всех и вся.. Но что интересно,привсем при этом я исповедник для любителей изливать душу. Во время таких жертвоприношений я конфузливо молчу, мекаю, бекаю и заливаюсь гипертоническим румянцем.)
По своему обыкновению паслась я на безлюдье; очень уважаю наших сотрудников за то, что они ценят меня такой, какая есть и не втягивают меня в коллективные игрища; оба наших героя вкушали блаженство при полном параде и шашлыках. Тоже на отшибе. Сравнительном.
Впрочем, благополучие их было вполне показным. Было заметно, как нервничал Первый. Ерошил рукой волосы, кривил губы, затем размял и отбросил далеко так и незакуренную сигарету.
Он так больше не может, ему трудно и тяжело. Он не понимает, что это с ним. Только рядом со Вторым ему хорошо, он чувствует себя легко и свободно, как в детстве на больших каникулах; ни семья, ни жена, ни дом, ни друзья, ни компания, ни лихие подруги не могут дать ему этого покоя.
Видя, как нахмурился и невольно отодвинулся его собеседник, он торопливо продолжил. Ему ничего особенного не надо, ничего лишнего, странного или необычного; когда необходимо, реакции привычны и ожидаемы, и сам организм реагирует правильно и безупречно, будь проклята эта безупречность. И никаких таких…мыслей у него не бывает. Он сам не знает, что с ним.
– Поверь мне, я глубоко несчастен. Точно зовут меня во сне, зовут и машут руками давно ушедшие, родные и просто знакомые и те, кого никогда не знал, но я точно знаю, что был бы счастлив с ними. И наше счастье здесь только тень того, что ждет впереди за последним пределом.
Второй был печален и внимателен. Он механически мял какую-то случившуюся травинку, долго молчал, вдыхая влажный воздух.
Нет, так нельзя. Потому, что это неправильно. Неправильны эти сны. Неправильны эти чувства. И мысли эти не те, которые следует воплощать. И все это означает одно: им следует расстаться. Причем уйти должен он, Второй. Ведь до его появления первый жил обычно и все это так не волновало его. И это означает, что Второй не исцелился еще до конца. Он приносит горе и боль, так? Сам он знает, что ни в чем не виноват, как не виноват больной заразной болезнью. Вот и теперь. Он думал..он думал, что он теперь свободен и здоров, а оказывается, все это совсем не так.
– Мэри Поппинс летала с попутным ветром, помнишь ли ты? Когда ветер переменится и меня не будет больше с вами. Ты будешь видеть черные, а потом черно-белые сны, в которых нет ни крошечки правды, а потом все пройдет и осень укроет тебя желтизной листьев. Ты наконец-то будешь счастлив: та самая покой и воля, и это, именно это, а не призрачное обещание призрачного и есть настоящее счастье.
Он действительно оказался пророком.
Уволился почти сразу же после пикника, как-то нечаянно и вдруг, даже не простившись и не оставив никаких координат обратной связи.
Был человек – и нет человека.
Первый худел, бледнел, иногда как-то вяло задумывался и отвечал на вопросы невпопад. Пикник был в начале лета, а уже в начале осени шеф вызвал его к себе. Возвращаясь от начальства, он приостановился около моего стола и пролепетал что-то относительно недели отпуска.
– Я думаю, что это мне поможет. Я думаю, что не может не помочь. Я на таблетках. Уже давно.
Но, что странно, в этот день он совсем не торопился уходить с работы.
А о том, что случилось вечером, мы узнали от секретарши. В тот день она почему-то тоже не торопилась с уходом; случайно выглянув в окно, она увидала, как Первый рванулся на светофоре на красный; вялый и заторможенный, Первый двинулся так энергично, что намерения его не оставили сомнений ни у кого; шофер не успел затормозить. Секретаршу хватило, чтобы лязгнуть замком, бросить на вахте ключи и вылететь к нему; впрочем, медики уже суетились и дородный, краснолицый сержант кропал протокол. Кровь попала ей на юбку, пока она держала капельницу в машине «скорой»; она машинально размазывала ее, закрываясь бордовой сумкой; в приемном покое Боткинской она вопила, рыдала и икала в телефон какого-то человека, ошеломленного её истерикой .
Потом были похороны. Я не могла и представить, что провожать Первого придет столько народу. Цветы, отпевание, банкет в его любимом кафе.
Домой я возвращалась одна и на душе отчего-то было тяжко, хотя я не была так уж и близко знакома с Первым.
Девушку Второго я встретила случайно несколько позже; в свое время мы были представлены друг другу и успели переброситься парой слов. Она выглядела побледневшей и подурневшей; но мне она почти равнодушно сказала, что Второй встретил свою участь почти сразу после свадьбы – неудачно ремонтировал проводку. Я спросила ее о дате, просто так, из любопытства; оказалось, что это случилось через месяц после смерти Первого.
Да, все верно, но ничего особенного, честное слово.
…Годовщина смерти Первого, как мы поняли по поведению его близких, отмечалась в узком семейном кругу.
Но мы почему-то совсем не рвемся предаться воспоминаниям.
* * *
На шашлыки мы поехали в какие-то летние праздники. Есть тут у нас водохранилище с полудиким пляжем, зарослями кустарников и отличным, запущенным полупарком-полулесом. Наш шеф места знал и мы смогли неплохо пристроиться: в нашем распоряжении имелись и песчаный пляж, и лежбище в тени деревьев, и мангал в полутени, словом, все тридцать три удовольствия.
(Почему все эти потаенные разговоры слышу именно я? Это даже начинает раздражать. Но отменить это невозможно, как невозможно отменить меня с моими очками, сутулостью и склонностью прятаться ото всех и вся.. Но что интересно,привсем при этом я исповедник для любителей изливать душу. Во время таких жертвоприношений я конфузливо молчу, мекаю, бекаю и заливаюсь гипертоническим румянцем.)
По своему обыкновению паслась я на безлюдье; очень уважаю наших сотрудников за то, что они ценят меня такой, какая есть и не втягивают меня в коллективные игрища; оба наших героя вкушали блаженство при полном параде и шашлыках. Тоже на отшибе. Сравнительном.
Впрочем, благополучие их было вполне показным. Было заметно, как нервничал Первый. Ерошил рукой волосы, кривил губы, затем размял и отбросил далеко так и незакуренную сигарету.
Он так больше не может, ему трудно и тяжело. Он не понимает, что это с ним. Только рядом со Вторым ему хорошо, он чувствует себя легко и свободно, как в детстве на больших каникулах; ни семья, ни жена, ни дом, ни друзья, ни компания, ни лихие подруги не могут дать ему этого покоя.
Видя, как нахмурился и невольно отодвинулся его собеседник, он торопливо продолжил. Ему ничего особенного не надо, ничего лишнего, странного или необычного; когда необходимо, реакции привычны и ожидаемы, и сам организм реагирует правильно и безупречно, будь проклята эта безупречность. И никаких таких…мыслей у него не бывает. Он сам не знает, что с ним.
– Поверь мне, я глубоко несчастен. Точно зовут меня во сне, зовут и машут руками давно ушедшие, родные и просто знакомые и те, кого никогда не знал, но я точно знаю, что был бы счастлив с ними. И наше счастье здесь только тень того, что ждет впереди за последним пределом.
Второй был печален и внимателен. Он механически мял какую-то случившуюся травинку, долго молчал, вдыхая влажный воздух.
Нет, так нельзя. Потому, что это неправильно. Неправильны эти сны. Неправильны эти чувства. И мысли эти не те, которые следует воплощать. И все это означает одно: им следует расстаться. Причем уйти должен он, Второй. Ведь до его появления первый жил обычно и все это так не волновало его. И это означает, что Второй не исцелился еще до конца. Он приносит горе и боль, так? Сам он знает, что ни в чем не виноват, как не виноват больной заразной болезнью. Вот и теперь. Он думал..он думал, что он теперь свободен и здоров, а оказывается, все это совсем не так.
– Мэри Поппинс летала с попутным ветром, помнишь ли ты? Когда ветер переменится и меня не будет больше с вами. Ты будешь видеть черные, а потом черно-белые сны, в которых нет ни крошечки правды, а потом все пройдет и осень укроет тебя желтизной листьев. Ты наконец-то будешь счастлив: та самая покой и воля, и это, именно это, а не призрачное обещание призрачного и есть настоящее счастье.
Он действительно оказался пророком.
Уволился почти сразу же после пикника, как-то нечаянно и вдруг, даже не простившись и не оставив никаких координат обратной связи.
Был человек – и нет человека.
Первый худел, бледнел, иногда как-то вяло задумывался и отвечал на вопросы невпопад. Пикник был в начале лета, а уже в начале осени шеф вызвал его к себе. Возвращаясь от начальства, он приостановился около моего стола и пролепетал что-то относительно недели отпуска.
– Я думаю, что это мне поможет. Я думаю, что не может не помочь. Я на таблетках. Уже давно.
Но, что странно, в этот день он совсем не торопился уходить с работы.
А о том, что случилось вечером, мы узнали от секретарши. В тот день она почему-то тоже не торопилась с уходом; случайно выглянув в окно, она увидала, как Первый рванулся на светофоре на красный; вялый и заторможенный, Первый двинулся так энергично, что намерения его не оставили сомнений ни у кого; шофер не успел затормозить. Секретаршу хватило, чтобы лязгнуть замком, бросить на вахте ключи и вылететь к нему; впрочем, медики уже суетились и дородный, краснолицый сержант кропал протокол. Кровь попала ей на юбку, пока она держала капельницу в машине «скорой»; она машинально размазывала ее, закрываясь бордовой сумкой; в приемном покое Боткинской она вопила, рыдала и икала в телефон какого-то человека, ошеломленного её истерикой .
Потом были похороны. Я не могла и представить, что провожать Первого придет столько народу. Цветы, отпевание, банкет в его любимом кафе.
Домой я возвращалась одна и на душе отчего-то было тяжко, хотя я не была так уж и близко знакома с Первым.
Девушку Второго я встретила случайно несколько позже; в свое время мы были представлены друг другу и успели переброситься парой слов. Она выглядела побледневшей и подурневшей; но мне она почти равнодушно сказала, что Второй встретил свою участь почти сразу после свадьбы – неудачно ремонтировал проводку. Я спросила ее о дате, просто так, из любопытства; оказалось, что это случилось через месяц после смерти Первого.
Да, все верно, но ничего особенного, честное слово.
…Годовщина смерти Первого, как мы поняли по поведению его близких, отмечалась в узком семейном кругу.
Но мы почему-то совсем не рвемся предаться воспоминаниям.