"Онегин",12

[lemur1]

С Онегиным мы прощаемся в деревне, когда не вынеся угрызений совести и напоминаний о несчастном Ленском, он покидает ее ради путешествий.
С Татьяной в московском собрании, «между двух теток у колонны не замечаемой ником».
Оба пережили личную драму. Оба вынесли разные эмоциональные и нравственные уроки из случившегося, оставили каждый свой капитал.
Оба с разным балансом вышли из жизненных испытаний.

От Онегина ждут масок и чудачеств, не предъявляя к нему, впрочем, завышенных требований.
Татьяна завоевывает уважение, внимание и восхищение, уже не только родственного московского круга, но и высшего света, привечая в своем салоне людей, образовывавших политическое и культурное лицо России.
Внутренне уверенная, сильная неведомо даже для себя, теплая и трепетная Татьяна узнала, как выглядит крах надежд, бессилие перед лицом обстоятельств, внутреннее одиночество, необоснованные амбиции и притворство. И это ее не сломало.
Она научилась высоко ценить благородство, сдержанность, умение изучать людей и анализировать их поведение даже по косвенным признакам. Из неё вышел человек спокойный, сильный и замкнутый, несмотря на усвоенные правила светской игры
При этом она сердечна. А главное, не это.
Она знает, когда может пренебречь светскими условностями, если этого требует ситуация. Умеет не торопить, как в юности, события. Дать человеку высказаться.
Даже если и не приемлет его позиции.
XLII

Она его не подымает
И, не сводя с него очей,
От жадных уст не отымает
Бесчувственной руки своей...
О чем теперь ее мечтанье?
Проходит долгое молчанье,
И тихо наконец она:
"Довольно; встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно.
Онегин, помните ль тот час,
Когда в саду, в аллее нас
Судьба свела, и так смиренно
Урок ваш выслушала я?
Сегодня очередь моя.

XLIII

Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в сердце вашем я нашла?
Какой ответ? одну суровость.
Не правда ль? Вам была не новость
Смиренной девочки любовь?
И нынче - боже! - стынет кровь,
Как только вспомню взгляд холодный
И эту проповедь... Но вас
Я не виню: в тот страшный час
Вы поступили благородно,
Вы были правы предо мной:
Я благодарна всей душой...

XLIV

Тогда - не правда ли? - в пустыне,
Вдали от суетной молвы,
Я вам не нравилась... Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?

XLV

Я плачу... если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам...
А нынче! - что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?

XLVI

А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей...

XLVII

А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я:
Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны...
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна".
Она ценит свою жизнь и есть за что ее ценить. Муж ею как минимум гордится
Ее подачи безупречны, отбивка неизменно бьет в цель.
Но впечатление все равно грустное.
Человек (Татьяна не «женьщина» в трамвайном и конторском понимании этого слова) создавал жизнь для себя, уже не надеясь и в глубочайшем спокойствии не ожидая перемен; есть то, что есть и вряд ли будет иначе.
Сломано что-то, что невозможно восстановить. Что?
Нечто трудноуловимое. Я не могу это выразить, язык для этого грубоват.
И какова участь узнать, что ты очень долго любишь пустышку, который ни взять и ни дать ничего тебе не может, посвящаешь ему усилия, а в основном у него регистрация своего состояния, довольно небогатого в проявлениях, и душевного и физического здоровьичка.
(Склонна все же думать, что Татьяна письмо прочитала и поняла своего кумира уже до конца. Там и предположения о ее мстительности и злорадстве как свидетельства неважного воспитания автора, там и попытки соорудить себе лазейки –«не посмел поверить своему чувству», и оценка дуэли так, что кажется будто Ленского сразила чумка, а он тут не причем, и искренняя, неприлично наивная жалоба, что у него навязчивая потребность ее лицезреть и он вынужден острить, когда ему хочется плакать.
Не орел, увы.)
Никакой взаимной близости не могло быть, хоть излюбись все в лоскуты: она с мужем-генералом глубокие родственники, без его участия так вести салон она бы не могла .
Да и если честно, что ей, простите, Онегин может дать?
«Свет не карает преступленья, но тайны требует для всех» - это не «Онегин», а другое произведение. С другой основной темой. С другими участниками.
Участь Анны Карениной? То есть боегство с Онегиным в никуда? Паровоз как крайность необязателен, но через какое-то время она будет ему казаться пресным совершенством, надоест и где все? Самоуважение потеряно, причем у всех участников драмы. Онегин не тот мужчина, который может встать между обществом и любимой. В обществе и Онегин и Татьяна стали бы притчей во языцех, а генерал так ни в чем не виноват. Он еще может вызвать хлыща на дуэль, что трагедия, это не мальчишка Ленский. Куда деваться Онегину и Татьяне в случае адюльтера в прямом смысле слова, и Петербург, и Москва, и деревни отпадают, потому что их все знают и знают, что именно привело сюда.
Так что при всем сожалении, Татьяной было принято верное решение о прекращении всяких отношений.
Последний, страшный, разящий удар.
Пение струн ракетки, мяч режет воздух не со свистом, а с гудением.
Атака отбита. Теннисистка разгибается, запрокидывает голову – пот льет в лицо и ест глаза. Она счастливо улыбается в забытьи, натягивает олимпийку и взвизгивает молнией.
На трибунах прибой аплодисментов, суета боев, собирающих мячики.
Завтра опять тренировки. И бои.
Вообще, если честно, Пушкин разделывается, не только со стереотипными представлениями. Им жестоко осмеиваются жанры и ходульные штампы прошедшего, изрядно забивавшие голову; «Онегин» тот вариант, когда человечество, смеясь, расстается со своим прошлым.