![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
lemur1На самом деле жизнь сложнее наших рукописаний и рассуждений и не всегда можно прям прям на стороне одного человека, вся в белых сверкающих одеждах по полу. Но в общем и целом устремления морально-нравственного характера дворянства как класса имели му, следующие векторы направленности:
- устремления личного характера, которые определялись , с одной стороны, утилитарными соображениями личной выгоды, с другой, ответственностью дворян перед потомками и предками, родовой честью,
- соблюдение норм групповой морали и нравственности, причем группа могла образовываться как на постоянной основе ( высший свет, помещичьи сообщества соседей в провинциях, братства учебных заведений), так и на временных основах ( армейские гарнизоны и экипажи, сообщества реформаторов и заговорщиков),
- попытки изменения общественного устройства России в целом и выработки своего рода сословного кодекса чести, которым надлежало руководствоваться в серьезных нравственных испытаниях.
Заметим, что все это накладывалось на достаточно серьезную сословную ситуацию – дворянство, опора трона, была вовсе не однородным по своему составу, находилось, в дополнении ко всему во власти различных идеологий и в разные периоды жизни своей каждый конкретный представитель этой социальной группы мог спокойно находиться под влиянием любого вектора реализации нравственного чувства.
Общую ситуацию, без того простотой не отличавшуюся , вдобавок усложняли сложности и противоречия в обыденной жизни – от тщательно регламентированного образа жизни, даже несколько в излишней степени, для каждой группы сословия до законодательстива, отягощенного противоречиями и максимально бюрократизированной властью исполнительной.
Разумеется, дворянство было опорой самодержавия , классом в своей массе образованных людей(да хотя бы и просто грамотных), которые в уже полуфеодальном государстве взяли на себя военные, политические , дипломатические и культурные заботы по развитию страны.
Совсем не ставлю себе задачу квазиисторического анализа становления дворянства как класса, но сама полифоничность его устремлений, пропасть в представлении о жизни придворных и , скажем так, служилого дворянства(рабочих лошадей политической жизни империи, защищавших страну и строивших имперский бюрократический аппарат), нестабильность политической жизни вкупе с полунасильственного приобщения страны к западной технологической культуре ложились, помимо всего прочего, на самовластие крепостничества как системы развращавшей и раба и его владельца, а также на отсутствие прочной идеологической парадигмы.
Благу отечества, в том числе и экономически, все это категорически не способствовало.
Вообще я бы две позиции выделяла – прагматически-эгоистическую, когда практически все устремления направлены ну почти исключительно на выписывание рецептика сытой и здоровой жизни и присовокупляющую к личным интересам попытки выработать и соблюсти хоть какую-то этику, стоящую несколько выше эгоистических интересов.
Как же это сочетается с векторами интересов? Ну на самом деле вполне себе сочетается.
При потребительском отношении тут и говорить нечего: все полезно, что в рот полезло. При этом полное простаковское простодушие - «или я в доме своем не хозяйка?» Общая оглядка только на тех, кто выше по званию или от кого может вполне прилететь.
(Кстати, о «прилететь» и ужасах крепостного права. Всякие кошмарцы типа «Зефиры и Амуры все распроданы поодиночке» это вообще-то тема на тогда для серьезного разговора. Традиционно и по закону нельзя было разбивать семьи и продавать крепостного в одиночку можно было только в случае особых, крайне редких обстоятельств, во всех прочих случаях это могло вызвать интерес органов опеки. В случае госпожи Простаковой, с утра до ночи терроризирующей свою дворню, мечтающей ободрать как липку крепостных, угнетающей зависимую от нее родственницу и не желающей сынка обучить даже просто основам грамоты, ее семейство откровенно напрашивается на опеку. Опека назначалась также и при полной неcспособности распорядиться деньгами, что называется? по назначению, ну как в случае Репетилова, например. В общем-то, до какой-то степени это был позор, вполне сопоставимый с отселением в общежитие за неуплату.)
Быть в обществе и быть свободным от устоев своего круга невозможно. Онегину удалось взбесить с полоборота деревенских помещиков распиванием дорогущего с их позиций красного вина, нежеланием поддерживать светскую беседу своим новомодным лаконичным стилем общения. Точно также насторожил и чиновников в «Ревизоре» Хлестаков нетипичным поведением для молодого чиновника. Взяточничество среди чиновников средней руки, жизнь не по средствам юных офицеров в начале 19в, а с 1820 модная «байроническая» разочарованность, шинель Акакия Акакиевича – ну я вам клянусь, групповое это, групповое.
Всегда заметнее то, что блестит. Оцениваем дворянскую культуру 19 в. по Пушкину и его окружению, декабристам, литературным салонам того времени. По графу Толстому. По Грибоедову.
Товарищи мои дорогие, это интеллектуальная и аристократическая элита.
Больше половины дворянства это рабочие лошади империи.
Да, Максим Максимыч из обер-офицерских детей, комендант Белогорской крепости с девкой Палашкой как единственной крепостной, Дубровский, гоголевские чиновники.
Кстати, вспомните такую...немецкую экономию за столом покровителя Гринева, тоже совсем не фонтан.
Замечу, что чиновничья участь была куда непрестижнее офицерской, жалование офицера было меньше, чем требования к его образу жизни лихого мачо-победителя всего, что движется. Самым мелким чиновникам вообще не платили жалования, взяточничество едва ли не подразумевалось. «Чиновник – человек жалованья»(Ю. Лотман)
Страшный скандал – уход в науку. Либо чудачество обеспеченного человека(«там упражняются в расколах и безверьи профессора», «он химик, он ботаник, князь Федор, мой племянник») , либо уходивший настолько должен был быть тверд, что по теперешним временам сопоставимо с принятием монашеских обетов.
Заметим, что синекурой и откосом от службы отечеству была должность по Архивам коллегии иностранных дел. Молодой человек зачислялся сверх штата, как сейчас бы сказали фрилансером, без зарплаты.
Дипломатическая среда изначально пополнялась сама собой, часто это было до какой-то степени протестное поведение аристократа, не желающего прогибаться под чиновной средой.
Жили так, как жили. Иерархически ориентировались на Табель о рангах, 14-ти классовую систему разрядов фоицеров и штатских, с 7 класса носитель и его потомство приобретали личное дворянство. Петр пробовал вводить неформальный счет по родству и знакомству, но помогало неважно, стало основой для непотизма(«блат»). Не всегда доблесть военная совпадала с гражданской. Про фаворитов постпетровских баб-с не буду. Когда-то удачно, но большей частью хвастаться нечем.
Жизнь была чрезвычайно регламентирована.Начиная от мундиров военных и штатских, письменного обращения по чинам, включая духовенство, предоставления лошадей на перегонах и заканчивая фасадами зданий.Те особнячки 18-19 столетия, которыми мы восторгаемся, они как раз выстроены по типовым проектам.
Я бы сказала так. Было чрезвычайная субординация и строгое равнение на начальство.
Пренебречь этой вертикалью, демонстрировать перенебрежение к чинам, вольнодумие и государственное иденологическое мышление могли только люди с незыблемым положением в высшем обществе.Тем более, что мятежного духа потомкам тех, кто посадил августейшую фамилию на трон было не занимать.
Пушкины, например. «Знатность русских бояр понятие допетровской эпохи. Усиление государственности в начале XVIII века привело, как мы видели, к конфликту между знатностью и службой. Но и само понятие знати не было постоянным. С одной стороны, многие старинные боярские роды исчезали — вымирали или окончательно разорялись, с другой — усиливавшееся государство укрепляло себя «новой» знатью*.
Пушкин писал в «Моей родословной»: У нас нова рожденьем знатность,И чем новее, тем знатней.
И не якшаюсь с новой знатью.
(В окружении Петра I были люди, относившие свое происхождение к самым старинным боярским родам, например, Борис Петрович Шереметев (Пушкин подчеркнул его родовитость, назвав Шереметева — единственного во всем перечислении «птенцов гнезда Петрова» в «Полтаве» — «благородным»). Однако в пестром кругу русской знати XVIII века можно было встретить и тех, кто, по определению Пушкина, «торговал блинами» (А. Меншиков) или «пел с придворными дьячками» (А. Разумовский), и тех, кого мутная волна дворцовых переворотов вынесла на вершины новой аристократии. Тот же Пушкин, но уже в тоне торжественном, а не ироническом, назвал Меншикова «счастья баловень безродный, // Полудержавный властелин». Однако сущность пушкинских слов от этого не менялась: новая знать происходила из людей «случайных», часто темных. Надо было дать ей место среди знати традиционной. Петр I пробовал решить этот вопрос, введя в России прежде отсутствовавшие в ней европейские титулы. Так появилось звание графа. Так как традиционного графства в России не было, первоначально этот титул именовался «граф Священной Римской Империи», и получали его от императора Священной Римской Империи.»( Ю.Лотман) Знатность ценилась. Вот даже потомок крестьян Строгановых, выбившийся в большие люди, купил себе титул графа Сан-Донато.
Вот элита, боярская и петровская и могла себе позволить размышления о судьбах отечества во всех отношениях. И их продвигать. Тоже по-всякому. Поддерживая друг друга.
Прошу понять правильно.
Более того, она могла себе позволить то, что Пушкин применился к деньгам именовал «пристойной независимостью». В том числе и от среды.
Идеи Просвещения ничего в себе ужасного не содержали. Что до Французской революции, ну перед ней третье сословие дореволюционно выжималось до капли, хотя бы по набору налогов, несопоставимых с отечественной ситуацией.
И поступок Екатерины был в принципе верным, когда она демонстрировадла свои Вольтеру свои идейные привязанности, но общество было армией.
В армии же главный человек не главнокомандующий, а старшина.
Образованные, благородные и граждански неустрашимые Стародумы, Правдины и Милоны ситуацию не спасали. Тем более их образцы доблести лежали недосягаемо от читателя – в петровском прошлом, высшем обществе графа Честана, во глубине сибирских руд/
И получалось так, что к 1821 г. оскомина чувствовалась уже вовсей полноте.
- устремления личного характера, которые определялись , с одной стороны, утилитарными соображениями личной выгоды, с другой, ответственностью дворян перед потомками и предками, родовой честью,
- соблюдение норм групповой морали и нравственности, причем группа могла образовываться как на постоянной основе ( высший свет, помещичьи сообщества соседей в провинциях, братства учебных заведений), так и на временных основах ( армейские гарнизоны и экипажи, сообщества реформаторов и заговорщиков),
- попытки изменения общественного устройства России в целом и выработки своего рода сословного кодекса чести, которым надлежало руководствоваться в серьезных нравственных испытаниях.
Заметим, что все это накладывалось на достаточно серьезную сословную ситуацию – дворянство, опора трона, была вовсе не однородным по своему составу, находилось, в дополнении ко всему во власти различных идеологий и в разные периоды жизни своей каждый конкретный представитель этой социальной группы мог спокойно находиться под влиянием любого вектора реализации нравственного чувства.
Общую ситуацию, без того простотой не отличавшуюся , вдобавок усложняли сложности и противоречия в обыденной жизни – от тщательно регламентированного образа жизни, даже несколько в излишней степени, для каждой группы сословия до законодательстива, отягощенного противоречиями и максимально бюрократизированной властью исполнительной.
Разумеется, дворянство было опорой самодержавия , классом в своей массе образованных людей(да хотя бы и просто грамотных), которые в уже полуфеодальном государстве взяли на себя военные, политические , дипломатические и культурные заботы по развитию страны.
Совсем не ставлю себе задачу квазиисторического анализа становления дворянства как класса, но сама полифоничность его устремлений, пропасть в представлении о жизни придворных и , скажем так, служилого дворянства(рабочих лошадей политической жизни империи, защищавших страну и строивших имперский бюрократический аппарат), нестабильность политической жизни вкупе с полунасильственного приобщения страны к западной технологической культуре ложились, помимо всего прочего, на самовластие крепостничества как системы развращавшей и раба и его владельца, а также на отсутствие прочной идеологической парадигмы.
Благу отечества, в том числе и экономически, все это категорически не способствовало.
Вообще я бы две позиции выделяла – прагматически-эгоистическую, когда практически все устремления направлены ну почти исключительно на выписывание рецептика сытой и здоровой жизни и присовокупляющую к личным интересам попытки выработать и соблюсти хоть какую-то этику, стоящую несколько выше эгоистических интересов.
Как же это сочетается с векторами интересов? Ну на самом деле вполне себе сочетается.
При потребительском отношении тут и говорить нечего: все полезно, что в рот полезло. При этом полное простаковское простодушие - «или я в доме своем не хозяйка?» Общая оглядка только на тех, кто выше по званию или от кого может вполне прилететь.
(Кстати, о «прилететь» и ужасах крепостного права. Всякие кошмарцы типа «Зефиры и Амуры все распроданы поодиночке» это вообще-то тема на тогда для серьезного разговора. Традиционно и по закону нельзя было разбивать семьи и продавать крепостного в одиночку можно было только в случае особых, крайне редких обстоятельств, во всех прочих случаях это могло вызвать интерес органов опеки. В случае госпожи Простаковой, с утра до ночи терроризирующей свою дворню, мечтающей ободрать как липку крепостных, угнетающей зависимую от нее родственницу и не желающей сынка обучить даже просто основам грамоты, ее семейство откровенно напрашивается на опеку. Опека назначалась также и при полной неcспособности распорядиться деньгами, что называется? по назначению, ну как в случае Репетилова, например. В общем-то, до какой-то степени это был позор, вполне сопоставимый с отселением в общежитие за неуплату.)
Быть в обществе и быть свободным от устоев своего круга невозможно. Онегину удалось взбесить с полоборота деревенских помещиков распиванием дорогущего с их позиций красного вина, нежеланием поддерживать светскую беседу своим новомодным лаконичным стилем общения. Точно также насторожил и чиновников в «Ревизоре» Хлестаков нетипичным поведением для молодого чиновника. Взяточничество среди чиновников средней руки, жизнь не по средствам юных офицеров в начале 19в, а с 1820 модная «байроническая» разочарованность, шинель Акакия Акакиевича – ну я вам клянусь, групповое это, групповое.
Всегда заметнее то, что блестит. Оцениваем дворянскую культуру 19 в. по Пушкину и его окружению, декабристам, литературным салонам того времени. По графу Толстому. По Грибоедову.
Товарищи мои дорогие, это интеллектуальная и аристократическая элита.
Больше половины дворянства это рабочие лошади империи.
Да, Максим Максимыч из обер-офицерских детей, комендант Белогорской крепости с девкой Палашкой как единственной крепостной, Дубровский, гоголевские чиновники.
Кстати, вспомните такую...немецкую экономию за столом покровителя Гринева, тоже совсем не фонтан.
Замечу, что чиновничья участь была куда непрестижнее офицерской, жалование офицера было меньше, чем требования к его образу жизни лихого мачо-победителя всего, что движется. Самым мелким чиновникам вообще не платили жалования, взяточничество едва ли не подразумевалось. «Чиновник – человек жалованья»(Ю. Лотман)
Страшный скандал – уход в науку. Либо чудачество обеспеченного человека(«там упражняются в расколах и безверьи профессора», «он химик, он ботаник, князь Федор, мой племянник») , либо уходивший настолько должен был быть тверд, что по теперешним временам сопоставимо с принятием монашеских обетов.
Заметим, что синекурой и откосом от службы отечеству была должность по Архивам коллегии иностранных дел. Молодой человек зачислялся сверх штата, как сейчас бы сказали фрилансером, без зарплаты.
Дипломатическая среда изначально пополнялась сама собой, часто это было до какой-то степени протестное поведение аристократа, не желающего прогибаться под чиновной средой.
Жили так, как жили. Иерархически ориентировались на Табель о рангах, 14-ти классовую систему разрядов фоицеров и штатских, с 7 класса носитель и его потомство приобретали личное дворянство. Петр пробовал вводить неформальный счет по родству и знакомству, но помогало неважно, стало основой для непотизма(«блат»). Не всегда доблесть военная совпадала с гражданской. Про фаворитов постпетровских баб-с не буду. Когда-то удачно, но большей частью хвастаться нечем.
Жизнь была чрезвычайно регламентирована.Начиная от мундиров военных и штатских, письменного обращения по чинам, включая духовенство, предоставления лошадей на перегонах и заканчивая фасадами зданий.Те особнячки 18-19 столетия, которыми мы восторгаемся, они как раз выстроены по типовым проектам.
Я бы сказала так. Было чрезвычайная субординация и строгое равнение на начальство.
Пренебречь этой вертикалью, демонстрировать перенебрежение к чинам, вольнодумие и государственное иденологическое мышление могли только люди с незыблемым положением в высшем обществе.Тем более, что мятежного духа потомкам тех, кто посадил августейшую фамилию на трон было не занимать.
Пушкины, например. «Знатность русских бояр понятие допетровской эпохи. Усиление государственности в начале XVIII века привело, как мы видели, к конфликту между знатностью и службой. Но и само понятие знати не было постоянным. С одной стороны, многие старинные боярские роды исчезали — вымирали или окончательно разорялись, с другой — усиливавшееся государство укрепляло себя «новой» знатью*.
Пушкин писал в «Моей родословной»: У нас нова рожденьем знатность,И чем новее, тем знатней.
И не якшаюсь с новой знатью.
(В окружении Петра I были люди, относившие свое происхождение к самым старинным боярским родам, например, Борис Петрович Шереметев (Пушкин подчеркнул его родовитость, назвав Шереметева — единственного во всем перечислении «птенцов гнезда Петрова» в «Полтаве» — «благородным»). Однако в пестром кругу русской знати XVIII века можно было встретить и тех, кто, по определению Пушкина, «торговал блинами» (А. Меншиков) или «пел с придворными дьячками» (А. Разумовский), и тех, кого мутная волна дворцовых переворотов вынесла на вершины новой аристократии. Тот же Пушкин, но уже в тоне торжественном, а не ироническом, назвал Меншикова «счастья баловень безродный, // Полудержавный властелин». Однако сущность пушкинских слов от этого не менялась: новая знать происходила из людей «случайных», часто темных. Надо было дать ей место среди знати традиционной. Петр I пробовал решить этот вопрос, введя в России прежде отсутствовавшие в ней европейские титулы. Так появилось звание графа. Так как традиционного графства в России не было, первоначально этот титул именовался «граф Священной Римской Империи», и получали его от императора Священной Римской Империи.»( Ю.Лотман) Знатность ценилась. Вот даже потомок крестьян Строгановых, выбившийся в большие люди, купил себе титул графа Сан-Донато.
Вот элита, боярская и петровская и могла себе позволить размышления о судьбах отечества во всех отношениях. И их продвигать. Тоже по-всякому. Поддерживая друг друга.
Прошу понять правильно.
Более того, она могла себе позволить то, что Пушкин применился к деньгам именовал «пристойной независимостью». В том числе и от среды.
Идеи Просвещения ничего в себе ужасного не содержали. Что до Французской революции, ну перед ней третье сословие дореволюционно выжималось до капли, хотя бы по набору налогов, несопоставимых с отечественной ситуацией.
И поступок Екатерины был в принципе верным, когда она демонстрировадла свои Вольтеру свои идейные привязанности, но общество было армией.
В армии же главный человек не главнокомандующий, а старшина.
Образованные, благородные и граждански неустрашимые Стародумы, Правдины и Милоны ситуацию не спасали. Тем более их образцы доблести лежали недосягаемо от читателя – в петровском прошлом, высшем обществе графа Честана, во глубине сибирских руд/
И получалось так, что к 1821 г. оскомина чувствовалась уже вовсей полноте.
